– Год был очень рабочий. Некогда было оглядываться по сторонам. Поэтому из удач вспоминается только то, что связано с завершением собственных работ. Прежде всего, это коллективная монография нашей грантовой группы Temporal Concepts and Perception of Time in the Ancient Orient. В ней мы впервые создали то, что можно назвать картой восприятия времени на Древнем Востоке, и описали основные концепты, связанные с категорией времени, в аспекте тела, космогонии, возраста, календаря и судьбы. Можно сказать, что нам впервые столь отчетливо удалось проследить ход человеческой мысли от времени как макрокосма к формированию антропологических, микрокосмических моделей времени. Мы также рассмотрели вопросы, связанные с эволюцией праздников и календарных месяцев в разных регионах Древнего Востока, и получили довольно определенную картину развития межкалендарных связей. Одновременно у меня вышла монография «Древняя Месопотамия в русской литературе. Исследования и антология». Это книга о том, как культура древней Месопотамии сперва через другие культуры, а потом через публикации ученых влияла на русскую ментальность. В ней были прояснены все источники вдохновения русских поэтов и писателей, составлены указатели древних текстов, использованных в русскоязычной церковной или научно-популярной литературе разных столетий, и указатели месопотамских образов, мотивов и сюжетов русской литературы с XI по начало XXI века. Обе книги вышли в издательстве «Петербургское востоковедение».

Двумя главными потерями года стали для меня смерти моих коллег. В самом начале года умер от ковида Алистер Ливингстон. Ему было 66. Алистер был крупнейшим специалистом по вавилоно-ассирийским комментариям и менологиям, знатоком клинописной литературы Новоассирийского периода. Несколько лет назад Ливингстон был насильно уволен с поста лектора ассириологии, который он занимал в Бирмингемском университете, и все его студенты вынуждены были уехать из этого города и искать руководителей в других городах Великобритании. Для Алистера, который и без того был с рождения нездоров, потеря работы и общения со студентами была непереносимой. И ковид был только поводом к его смерти, но не ее причиной. Я благодарен ему за консультации по комментаторским текстам древней Месопотамии. Моих собственных работ, начиная с кандидатской диссертации, конечно, не было бы без публикаций Ливингстона. Вторая тяжелейшая, невосполнимая утрата — это смерть все от того же ковида выдающегося сиролога и историка восточного христианства Николая Николаевича Селезнева. Этот большой ученый прожил тяжелую жизнь. Востоковедного образования у него не было, в языках он был автодидактом, источниками его знаний фактически были Ассирийская церковь и отделение религиоведения в РГГУ. Селезнев был не только лучшим в России знатоком истории Ассирийской церкви и сирийской христологии, но и уникальным исследователем в области межконфессиональных отношений на Востоке. Он умер за несколько дней до 50-летия, заразившись от своей мамы. Накануне своей кончины Николай Селезнев защитил докторскую диссертацию и проявил себя в уникальной области знаний — истории исламо-буддийских отношений. Теперь этот проект прервался, и неизвестно, подхватит ли его кто-нибудь. Николай Селезнев был очень добрым человеком. Мы много лет общались в социальных сетях, он посылал мне новую литературу, задавал вопросы, проявлял интерес к исследованиям ассириологов как своих смежников по истории Ирака. И его человеческая теплота, его доброта — редчайшие ныне качества, которые ушли вместе с ним. Мы можем читать его многочисленные книги и статьи, но его человеческое участие отныне для нас недоступно.