В. Г. Гузев. Избранное

325 О разграничении понятий «финитная форма» и «личная форма» С последним, разумеется, можно не соглашаться. Однако несомнен- ным является тот факт, что любая из шести форм категории принадлеж- ности в тюркских языках должна признаваться личной, но ни в коем случае не может считаться финитной. Как и в случае с глагольной категорией сказуемости, в принципе формы категории принадлежности могут и не иметь механизма формо- изменения, т. е. не быть личными. Есть алтайские языки (в частности тунгусские), в которых имеются синтетические формы принадлежно- сти с «безлично-притяжательными суффиксами», лишенными личных значений 1 . Принципиальная возможность существования как неличных финит- ных, так и неличных притяжательных форм (что следует из приведен- ных выше фактов) может быть истолкована как свидетельство того, что формоизменительный механизм (независимо от того, какими значени- ями в нем передается участник ситуации, выступающий в одной и той же роли — субъекта или обладателя) представляет собой не главный, а второстепенный в функционально-коммуникативном отношении ком- понент грамматической категории. Главным с такой точки зрения пред- стает категориальное значение формы, несущее информацию о каких- либо связях элементов реальности. Если сформулированное предположение справедливо, то формо- образовательным морфологическим механизмам принадлежит веду- щая, формоизменительным — второстепенная коммуникативная роль. И если принять во внимание, что финитные формы как носители соб- ственного категориального значения относятся к сфере формообразо- вания, а личные — к сфере формоизменения, то различие между рас- смотренными языковыми единицами становится еще более очевидным. 1 Суник О. П. Существительное в тунгусо-маньчжурских языках: В сравнении с другими алтайскими языками. М., 1982. С. 225–241.