В. Г. Гузев. Избранное

367 Опыт применения понятия «гипостазирование» к тюркской морфологии матову, который принял точку зрения автора настоящей работы, удалось идентифицировать как причастия только две глагольные формы родно- го языка —  -(у)вчи и  -диган 1 . Однако его вывод представляется бесспор- ным только в отношении первой из названных форм. Вторая произво- дит впечатление переходной (от сафа к настоящему причастию). Лишь одно причастие (с показателем -(у)ши ) удалось обнаружить автору на- стоящих строк в таком типично кыпчакском языке, как казахский. Принимая во внимание наличие в некоторых тюркских языках гла- гольных форм, которые интерпретируются грамматистами как инфини- тивы (например, -рга, - мага ), максимальный состав возможных тюрк- ских глагольных именных форм, по-видимому, следует представлять себе следующим образом: 1) инфинитивы (могут отсутствовать); 2) имена действия (могут отсутствовать); 3) субстантивно-адъективные формы (имеются в каждом языке); 4) обстоятельственные формы (имеются в каждом языке); 5) причастия (могут отсутствовать). Истолкование фактов тюркской морфологии сквозь призму понятия «вторичное гипостазирование» является для тюркского языкознания новым, и, разумеется, еще не все языки и языковые факты осмыслены в интересующем нас отношении. Вполне вероятно, что узбекская форма -лиг в таком употреблении, как: Мен(нинг) шу шаҳар+дан+лиг+им+ни қаердан биласан? ‘Откуда ты знаешь, что я именно из этого горо- да?’— также представляет собой одно из средств оперативного вторич- ного гипостазирования. Продолжение подобных исследований должно, как представляется, быть одной из задач внутритюркской типологии, развитие которой спо- собствовало бы более глубокому осмыслению своеобразия каждого от- дельного тюркского языка. 1 Mаматов М. Ш. К вопросу о категории номинализации действия: На материале узбекского языка // Советская тюркология. 1988. № 5. С. 45–46.